ИНФОРМАЦИОННЫЕ ФАКТОРЫ УСИЛЕНИЯ И ОСЛАБЛЕНИЯ ВОЕННОГО ДЕЙСТВИЯ

29.01.2018

ИНФОРМАЦИОННЫЕ ФАКТОРЫ УСИЛЕНИЯ И ОСЛАБЛЕНИЯ ВОЕННОГО ДЕЙСТВИЯ

Георгий Почепцов

Сегодня информационный компонент стал намного сильнее. Социальные сети дополнительно предоставили ему новые возможности. Соответственно, два других компонента (физический и виртуальный) частично утратили силу. Государства пытаются отходить от применения физической силы, потому что военные потери негативно влияют на население. Но некоторые типы угроз невозможно решить кинетически, например, в войне идей или идеологий. Виртуальный компонент в виде религии и идеологии потерял свою обязательность.

Армия больше ориентирована на действия в физическом пространстве, поэтому для нее трудно развивать информационный инструментарий. Следует также признать, что информация не нужна, если она не усиливает военное действие.

Следует принципиально различать информационно-техническую и информационно-гуманитарную модели войны, чего мы не делаем. В первом случае это область закрытой информации, это киберзащита, где как инструментарий этой защиты от кибератак строятся «стены»; во втором случае речь идет о публичном пространстве, где в принципе никакие стены невозможны, где есть война контентов. Это открытое пространство, которым, кстати, гуляют все фейки, где царствует не так правда, как постправда.

Долгая война, — а Украина вошла в такой период — обязательно требует соответствующей поддержки на двух фронтах: среди военных и среди собственного населения. Долгая война вытащила старые лозунги войны идей, поскольку по-другому ее объяснить нельзя. Украина, кстати, уделила этому не так много внимания, поэтому часть населения недостаточно понимает эту войну. Долгая война требует активной информационной работы именно на «домашнем фронте».

Американцы, например, пытались ранее планировать свои военные операции на две недели, потому что за такой срок пацифисты еще молчат, и уже потом они разворачивают работу против войны. То есть внутренняя война может (и есть) не менее важным фактором победы. Поэтому в CNN, например, сидели группы военных психологов, корректировавших освещение войны. Они были также на National Public Radio. А сброс статуи Саддама Хусейна было, скорее всего, инсценированным, чтобы продемонстрировать красивый конец военной операции. То есть под телевидение специально создавалась яркое событие.

Кстати, в одном из писем Рамсфелда была просьба создать какую-то метрику войны, поскольку даже ему как министру обороны не было понятно, кто в ней выигрывает. Выделяются группы экспертов, бывших военных, которые выходили на постоянной основе на телеканалы. Но они получали информацию из Пентагона и не были такими независимыми, как говорилось о них с экрана.

Когда сегодня на экране мы видим военных пресс-секретарей, которые по бумажке зачитывают свой текст о количестве обстрелов в сутки, это не является действенным, поскольку трудно увидеть отличия от того, что они читали вчера. К тому же, все делается без эмоций. Нужны комментаторы, которые будут раскрывать содержание этих сообщений и говорить без бумажек. Нужен не столько факт, сколько интерпретация. Факт — это тактическая информация, интерпретация — стратегическая.

Что сейчас самое страшное? Соцмедиа, потому что в каждом тексте реально может быть закодированно сообщение, которое противоречит официальному. Когда я читаю сообщение о том, как ловят призывников на улицах, то я сразу получаю четкое ощущение, что население не хочет идти на фронт, хотя там об этом ничего не сказано. Никто мне не говорил, например, что у немцев офицеры соответствующего пиар-подразделения Министерства обороны ходят даже на дискотеки, чтобы привлечь молодежь на военную службу. Понятно, что «привлечь» и «силой привести» — это две разные действия, но реально они лежат в одной плоскости. И когда получатель информации знал об этом, он бы иначе воспринимал этот сюжет. И вообще здесь следует обратиться к существованию второго и третьего уровня эффектов, а не только первого.

Социальные медиа созданы по другой бизнес-модели, чем та, к которой мы привыкли в случае традиционных медиа. Ей требуется большое количество источников и полное отсутствие редакторов. Экс-президент Фейсбука Шон Паркер заявил, что Фейсбук эксплуатирует уязвимость человека. Они делают это для того, чтобы максимально извлечь время и внимание с каждого, для этого были придуманы и «лайки».

Сейчас военные США обсуждают создание принципиально новой структуры управления информационными операциями (неиерархические), которая по инновационным возможностями будет похожа на Google, Facebook или Apple.

При этом следует обратить внимание на различие британского подхода от американского. США считают целью изменение отношения, например, мусульманских стран к США. Великобритания считает целью изменение поведения, приводя такой пример. Афганский мальчик расставляет противопехотные мины, на которых подрываются британские солдаты. Он делает это, чтобы собрать средства на обучение в Великобритании. Итак, он хорошо относится к стране. Поэтому американская модель в этом случае не работает.

Возникает несколько таких развилок, как строить структуру информационных операций (ИО), на что она должна быть нацеленной:

Чтобы представить, какие новые типы атак нас ожидают, следует взглянуть на уже реализованные действия российской стороны. Опыт надо заимствовать с трех баз российской действия: вчерашней, сегодняшней и будущей. Нас могут научить с точки зрения выстраивания противодействия:

а) идеи русского рефлексивного контроля, лежащие в основе российской модели информационной войны,

б) настоящая или условная российская атака на США во время выборов Трампа или референдума в Каталонии,

в) использование методологии подталкивание, по которую Ричард Талер получил этом году Нобелевскую премию (Thaler RH a.o. Nudge. Improving Decisions About Health, Wealth, and Happiness. — New York etc., 2009).

Российский рефлексивный контроль — это управление восприятием противника для того, чтобы повлиять на процесс принятия им решений. «Зеленые человечки» демонстрируют этот инструментарий, который в дальнейшем использовании может выглядеть как управление группами украинских граждан ради создания хаоса внутри страны. Мы видим это в работе соответствующих социальных сайтов, в некоторых протестных акциях, в звонках о заминировании, настоящих подрывах. Все такие действия благодаря эмоциональному накалу блокируют любое критическое мышление, переводя населения на автоматические реакции. И это совпадает с тем влиянием, который было во время выборов Трампа, а также тем, что Москва сейчас активно ищет молодых психологов и специалистов по бихевиористской экономике для разработки моделей подталкивания Талера.

Был яркий пример в Хьюстоне в мае 2016 года, когда российские тролли смогли управлять из двух разных аккаунтов и протестом, и контрпротестом. Одна группа выступала с призывом «Остановить исламизацию Техаса», другая — за ислам. Все это было сделано от имени двух групп в Фейсбуке, члены которых вообще не появились, потому что сидели в Петербурге, а рекламировали антиимигрантские и антиклинтоновские протесты в Техасе. То есть для этого не нужны чужие агенты внутри страны, все делают сами граждане.

Твиттер, например, назвали «невольным агентом» российской разведки. Такого типа агентом называют также Wikileaks, поскольку эта платформа была создана именно для анонимных выбросов информации, и журналистов, которые распространяют такие вещи, даже не заинтересовавшись их происхождением.

Все это очень хорошо соответствует советским активным операциям (см., например, операцию СПИД). Они были очень серьезно просчитанными, однотипно меняя происхождение источника информации.

Сегодня и военные США в ситуации мирных целей заговорили об участии сил специальных операций в политической войне, даже утверждая, что российская гибридная война напоминает американскую политическую. Комментаторы заговорили о варианте «вооруженного подталкивания». Войну Путина называют «политико-военной».

Американские силы специальных операций говорят о человеческом измерении войны как физической, культурной и социальной среде, влияющей на человеческое поведение. И даже шире: «Силы специальных операций должны понимать социальные, культурные, физические, информационные и психологические элементы, которые влияют на поведение человека». И, кстати, идеология, религия, язык и этничность относятся к факторам культуры.

Поскольку домашний фронт и собственное население является весьма существенным фактором, теперь мы видим возрождение интереса к войне идей (Baracskay D. U.S. strategic communication efforts during the cold war // Influence warfare. How terrorists and governments fight to shape perceptions in a war of ideas. Ed. by J.J.F. Forest. — Westport — London, 2009). Казалось, что война идей отошла в прошлое, но вариант долгой войны снова вернул нас к ней. Военные даже обратились к изучению опыта холодной войны.

В истории зафиксированы случаи, когда проигрыш на домашнем фронте вел к проигрышу на войне. Это англо-бурская война, это вьетнамская война, это первая чеченская война. Бурская и чеченская войны давали противникам слово на своих телеэкранах как бойцам за свободу, поэтому зрители переходили психологически на их сторону. Чтобы этого не было, например, Би-Би-Си переозвучивает голоса северо-ирландских террористов, когда берет у них интервью.

Украина делает свои первые настоящие шаги. Это, например, документальные фильмы «Борт 76777. Кто ответит за теракт» и на 5-м канале фильм «Гарт сталевих» о подготовке сил специальных операций. Это настоящие стратегические коммуникации, потому что они дают нам не факты, а структуры высшего сорта — модель картины мира, что на следующем шаге позволяет потребителю самому интерпретировать получаемые факты. Никакая цензура не нужна, когда в голове есть собственная модель мира.

Теперь всюду работают нарративы как структуры, организующие вербальную информацию. Американцы уже давно обратились к этой сугубо гуманитарной сфере, когда поняли, что нарративы «Аль-Каиды» лучше воспринимаются населением, чем их собственные. В качестве примера можно привести структуру российского нарратива в отношении Грузии и Украины. В основе его лежат роли Спасителя, Жертвы, Врага. Украина или Грузия — это враг, народ — это Жертва, а Россия — Спаситель.

Нарратив позволяет увидеть порядок в хаосе, он отвергает второстепенные детали, сосредотачиваясь на главном. Все цветные революции меняют нарратив власти в свою пользу. Как считает, например, английской историк Стречен, Вторая мировая война базировалась на лучшем нарративе победы добра над злом, во время Первой мировой войны такого единого нарратива для всех не было.

Российский нарратив как российский взгляд на события будет активно распространяться Россией, как и тот нарратив, который будет сделан под конкретную страну воздействия для изменения ее массового сознания. Нарратив также лежит в основе мягкой силы, потому что соответствует тому, что именно хочет рассказывать о себе страна.

В войне необходимо определить врага, и это тоже делает нарратив. В войне с террором нет врагов, потому что это война с методом действия. За это ее критикуют, например, Лакофф или Стречен. У последнего была интересная идея, что стратегии недооценивают людей, а именно «люди являются аудиторией войны» (Strachan H. The Direction of War. Contemporary Strategy in Historical Perspective. — Cambridge, 2013). На войну теперь смотрят миллионы, как на какое-то спортивное событие. И поскольку блоги и прочее дают возможность говорить всем, то исчезает разница между репортером и солдатом. Он также критикует идею асимметричной войны как новую, так как все войны используют различия в силе с противником. Идея симметричности была только во время холодной войны.

Возникла идея даже вооруженного нарратива, который задается так: «Вооруженный нарратив — это война в информационной среде посредством использования слов и картинок вместо бомб и пуль. Жертвами при этом становятся правда, ум и размышления». Еще цитата относительно современного нарратива: «Нарратив сегодня может быть размещен с большой скоростью в виде серии взаимоподдерживающих историй, которые людям трудно оспорить, при этом они достигают глобальной аудитории в секунду и за минимальную цену».

Военных должны интересовать любые варианты формирования информационного пространства, особенно теперь, когда большая часть населения не смотрит телевизор, получая информацию из соцсетей.

Социальные методы уже давно стали объектом анализа эмоций населения со стороны военных (Marcellino W. a.o. Monitoring social media. Lessons for Future Department of Defense Social Media Analysis in Support of Information Operations. — Santa Monica, 2017).

Следует также заметить, что сейчас терминология как гуманитарной, так и технической сфер информационных операций остается не до конца завершенной, некоторые исследователи даже называют ее аморфной (Gorka S. Kilcullen D. Who's winning the battle for narrative? // Influence warfare. How terrorists and governments fight to shape perceptions in a war of ideas. Ed. by J.J.F. Forest. — Westport — London, 2009; Arold U. Peculiarities of the Russian information operations // The crisis in Ukraine and information operations of the Russian Federation. — Tartu, 2016). Различные ведомства видят и называют одно и то же по-разному. К тому же, появились уже новые типы войн, о которых тоже надо думать и готовиться: не только гибридные, но и так называемые диффузные, а также парадигмальное, под которые Украина тоже подпадает. Специалисты исследуют также бихевиористские и когнитивные войны.

Характерен все больший рост зависимости от гражданского населения, начинающий свой отсчет от теории четвертого поколения войны Линда или войны, центрированной на населении, Килкаллена.

И следует констатировать еще одну зависимость — мимикрию российской войны под невойну. Ее можно рассматривать как такую, которая в данный промежуток времени следует именно с модели рефлексивного управления противником. Как, например, пишет один из британских военных: «Информационная война, имевшая место в Украине, основана на создании дезинформации с целью помешать как украинскому правительству, так и западным наблюдателям увидеть реальные цели. Россия имела возможность достаточно довго отрицать факт присутствия своих вооруженных сил внутри страны, чтобы закрепить достижения, задержать любые контрмеры правительственных сил и создать дипломатическое прикрытие для вражеской внешнеполитической деятельности. Активная дезинформация сделала так, что было невозможно получить точное понимание того, что именно происходит, что разрушило принятия решений и подорвало украинское руководство. Пряча свои истинные намерения, Кремль мог держать открытыми все опции, номинально занимаясь дипломатическими решениями, не теряя достоверности».

Можно увидеть следующие основные цели, которые способен выполнить информационный инструментарий:

- удерживать нарратив легитимности действий военных,

- быстро реагировать на вражескую пропаганду,

- формировать информационную среду наперед.

И последнее — нужно рассматривать и использовать все те методы, методологии, которые настроены на опережающее управление, чтобы получить ситуацию, когда проблема еще не пришла, а решение ее уже есть (Fuerth L.S. Anticipatory governance practical upgrades. — Washington, 2012). Проблемы стали появляться с большой скоростью, к которой мы не готовы. Там также есть интересный вывод, что современная проблема после ее решения просто переходит в другую. То есть решение военной проблемы Донбасса открывает новые проблемы. Это относится к государственному управлению, но прогнозирования также хорошо разработаны для военной и полицейской работы.

Реально информационная работа, особенно с массовым сознанием, относится к операциям влияния, но они оказались неопределенными и в американских военных документах. На операции влияния следует ориентироваться в случае большинства информационно-гуманитарных операций, ведь именно влияние является основной целью.

Можно сформулировать следующие выводы:

- Нельзя применять идеологию информационно-технической войны к войне информационно-гуманитарной или психологической. Методом борьбы является не запрет, а увеличение собственной информации, например, в социальных медиа. Программное обеспечение американских военных, например, дает им возможность писать под восемью никами, Израиль дает всем заинтересованным свою программу, которая позволяет выигрывать любое телевизионное голосование;

- Домашний фронт не менее важен. Для активизации этого участка необходимы такие шаги: надо готовить офицеров-лекторов для походов в университеты, студентов военных вузов — для походов в школу, офицеров-преподавателей — для научных институтов; нужны регулярные встречи с главными редакторами, журналистами; необходимо готовить собственные телерепортажи, которые предоставлять телестудиям или распространять в сети;

- Среди информационных требований важными являются: разработка стратегического нарратива и контрнаративов, последние должны быть сделаны для борьбы с российскими нарративами; военные должны иметь собственные аккаунты в соцсетях и активно общаться с населением; соцмедийная активность должна иметь координацию с ТВ, потому что украинцы во многом полагаются на ТВ; необходима подготовка собственных экспертов для ТВ, они должны появиться на экране срочно; пока совершенно нет сайтов, настроенных на российскую аудиторию; надо научиться делать опровержение, поскольку плохое опровержение может только расширять круг знакомых с этой информацией; СМИ должны увидеть современных героев-военнослужащих с конкретными фамилиями; изменить пассивные информационные воздействия на активные, мы больше отрицаем или оправдываемся, а это труднее, чем самому первым подать нужную интерпретацию;

- Необходимо проанализировать масштабы и типы действий во время российского вмешательства в президентские выборы в США, парламентские — в Германии, в британский Брекзит, в проведение референдума в Каталонии, так как возможно повторение этой ситуации во время украинских выборов, поскольку при гибридной войне информационно атакуется само население;

- Следует пересмотреть визуальное сопровождение пропаганды: когда во время войны в Персидском заливе новости сопровождались компьютерными рисунками полетов самолетов, потому что это телевидение, а не радио, нужна визуализация; современная пропаганда в художественном измерении любит косвенные отображения, старая пропаганда любила конкретные лица героев и врагов в своих фильмах, теперь это может быть фантастическая история, например, норвежский сериал «Оккупированные», в котором говорится о вмешательстве России, даже военное, в дела Норвегии; или Россия создала сериал «Спящие» о попытке спящих американских агентов сорвать российско-китайские переговоры. Избирается именно такой вариант, потому что современная пропаганда любит работать с массовой аудиторией, которую дают именно сериалы. Удивительно, но всем известные «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова были поддержаны Сталиным и Бухариным, ибо были частью их атаки на Троцкого за его «левизну» (Фельдман Д. Почему антисоветские романы стали советской классикой? // Независимая газета, 2001, 13 января), то есть тоже были скрытой пропагандистской операцией.

http://psyfactor.org/psyops/infowar52.htm

Возврат к списку

Другие материалы автора